История Евпатории

Город-курорт Евпатория - один из древнейших городов мира. Он основан ещё в IV веке до нашей эры и в 2003 году отпраздновал своё 2500-летие.

Город имеет три исторических названия: Керкинитида, Гезлев, Евпатория.

У города-курорта нет точного дня или года рождения. Но если бы в те древние времена работали информационные агентства, их новостные ленты пестрили бы заголовками:"Реформы Клосфена в Афинах"."Афиняне побеждают беотийцев и халкидян"."Начались Греко-персидские войны"."Начало восстания ионийских греков против персов"."Ионийцы с союзниками захватывают Сарды"."Римляне побеждают латинян в битве при Регильском озере". И далее в таком же ключе. И именно в те неспокойные времена древнегреческий историк Геродот в своих трудах пишет о том, что в Таврике на соленом озере используется для лечения грязь.



Группа создана: 24 января 2016

Город: Евпатория, Крым
Это открытая группа. В неё может вступить любой желающий.
Это видимая группа. Ее наличие видно всем пользователям.

Записи группы

История современного города Евпатории началась более 25 веков назад, когда еще на пустынном берегу солнечной приморской бухты возникло древнее античное поселение - позже названное Керкинитидой. Древние греки основали здесь, в Керкинитиде колонию – еще в V – IV веках до нашей эры. Это поселение быстро развивалось. 

Фото:
24 янв 2016 в 12:12
Нравится 0

В одних источниках Евпаторию именуют Керкинитидой, в других - Гезлёвом, в третьих - Козловом. Какой вариант верный? Да все верны! Дело в том, что город не всегда был популярным курортом и не всегда назывался Евпаторией. Трижды он менял названия, но ещё чаще - "гражданство": был и греческим, и скифским, входил в состав Крымского ханства (чуть не стал его столицей!), а потом, как и весь Крым, оказался частью Российской империи. В первые десятилетия советской власти это была территория Российской Федерации, а с 1954 года, вот уже более полувека, город находится в составе Украины. Древнее его название - Керкинитида. В VI-V веках до нашей эры город был основан греками. В те времена сама Греция и близлежащие к ней острова были уже полностью освоены и перенаселены. Необходимо было отправляться на поиск новых подходящих земель. Северные берега Понта Эвксинского (так греки называли Чёрное море) манили отважных жителей Эллады. Корабль греческих колонистов, руководимый ойкистом (главой будущего города) но имени Каркин, плыл вдоль юго-западного побережья Крыма. Мореплавателей интересовала свободная территория с хотя бы минимальным количеством пресной воды.  МУЗЕЙ КЕРКИНИТИДЫ МОНАСТЫРЬ ДЕРВИШЕЙ ЕВПАТОРИЯ. ТУРЕЦКИЕ БАНИТо и другое они нашли в Евпаторийской бухте в районе современного Карантинного мыса. Здесь путешественники бросили якорь и основали город, названный по имени ойкиста - Керкинитидой. Впрочем, согласно другой версии, название произошло от греческого слова "каркинос" (краб). Поселенцы занялись выращиванием пшеницы, ловлей рыбы, начали добывать соль - эти продукты шли на экспорт. Керкинитида настолько успешно развивалась, что приступила к чеканке собственной монеты. Быстро растущий город не давал покоя жителям соседнего Херсонеса (на территории нынешнего Севастополя). Они начали окружать Керкинитиду собственными поселениями. Город, взятый в кольцо херсонеситами, постепенно терял самостоятельность. Тем временем скифы, чья столица находилась в Неаполисе (территория нынешнего Симферополя), напали на Херсонес. Началась эпоха затяжных войн. Победителями стали скифы. В конце II века до нашей эры греки вынуждены были оставить Керкинитиду. Город перешел под контроль скифов, попытавшихся наладить здесь мирную жизнь. Однако это продолжалось недолго. Греция, мечтавшая вернуть себе крымские колонии, обратилась за военной помощью к понтийскому царю Митридату VI Евпатору. В 110 году до нашей эры он отправил против скифов экспедиционный корпус под командованием известного полководца Диофанта. Понтийцы взяли штурмом Керкинитиду, организовали здесь опорный пункт и двинулись в глубь Крымского полуострова. Но скифам всё же удалось переломить ход военных действий и разгромить Диофанта. Керкинитида пришла в запустение. Сюда приходили многие завоеватели - готы, гунны, хазары, половцы. Археологи полагают, что в VIII-X веках тут существовало какое-то поселение. В Х-ХП столетиях здешний берег осваивали выходцы из Киевской Руси. Похоже, на протяжении всего этого времени Керкинитида сохраняла своё название, поскольку в портоланах - лоциях Чёрного моря XIV века - этот район именуется как Crichi-niri или Chirechiniti, что явно напоминает Керкинитиду.  2500 ЛЕТ ГОРОДУ ЕВПАТОРИЯ ЕВПАТОРИЯ. МУЗЕЙ ЕВПАТОРИЯ. ПАМЯТНИК ДУВАНУВ конце XV века возникло новое название - Гезлёв. Его появление было связано с тем, что ещё в XIII веке Крым оказался завоёванным ордынцами. По мнению историков, они разгромили Керкинитиду, бывшую к тому времени крупным городом. Более ста лет территория оставалась безлюдной, а затем её заселили татары. Со временем здесь выросла мощная крепость Гезлёв. Турецкий путешественник Эвлия Челеби, побывавший в этой крепости в 1666 году, расспросил местных жителей о происхождении столь необычного названия. И вот что он узнал. Однажды на здешний морской берег прибыл со своей семьёй человек из окружения хана Тохтамыш-Гирея. На развалинах прежнего поселения он разбил шатёр, а затем выстроил дом, имевший вверху круглое отверстие - "око". Когда подросли дети, он соорудил для них несколько таких же "гёзлю ев" - "домов с оком". Со временем возникло обширное поселение Гёзлюев. Впоследствии название немного изменилось: его стали произносить как Гёзлёв или Гезлёв. В XVII веке здесь вырос крупный порт, несколько базаров, а разного рода лавок и магазинов насчитывалось 670. В городе имелись свой судья, разрешавший споры согласно законам шариата, шериф, следивший за порядком, таможенники, взимавшие плату с купцов, привозивших на продажу товары, два лекаря, многочисленные постоялые дворы, предоставлявшие ночлег приезжим, а также тюрьма со стражей. За решётку обычно помещали местных дебоширов. Как правило, это были загулявшие посетители кабаков. В городе имелось 25 питейных заведений. Они работали круглосуточно, наибольшей популярностью в них пользовалась буза - слабоалкогольный (4-6% спирта) напиток вроде пива, который готовили без использования хмеля. Но главной достопримечательностью города служили десять ветряных мельниц. "Такого рода ветряков не видал я ещё ни в одной другой стране!" -восхищался Эвлия Челеби. Параллельно существовало и другое название города, неофициальное. Русские офицеры, запорожские казаки, торговцы-славяне называли Гезлёв на свой лад - Козлов. Под этим именем он вошёл в русские былины да в украинские думы. В апреле 1783 года Гезлёв, как и весь Крым, был присоединён к Российской империи. Прежнее татарское название было принципиально отброшено, а народный вариант - Козлов звучал не очень привлекательно. Поэтому летом 1787 года императрица Екатерина II, находясь в Крыму, переименовала город в Евпаторию - в честь упоминавшегося выше понтийского царя Митридата VI Евпатора. Новое имя прижилось не сразу, и город ещё долго по инерции продолжали называть Козловом. С конца XVIII века, по сути, и начинается формирование Малого Иерусалима - наряду с мусульманскими мечетями, монастырями дервишей и архитектурными памятниками средневековой старины здесь стали появляться караимские, иудейские, православные храмы, возникли новые образцы городских усадеб. Восточный колорит перемешался с европейскими обычаями. На рубеже Х1Х-ХХ веков город перешагнул границы средневекового Гезлёва и начал интенсивно развиваться в северо-западном направлении. Нас же интересует Малый Иерусалим, то есть сравнительно небольшая территория, ограниченная современными улицами Революции, Караева, Интернациональной и Дмитрия Ульянова. Средневековой части города сказочно повезло - она благополучно пережила революции, войны и оккупации, сохранила историко-архитектурные достопримечательности.ЕВПАТОРИЯ В СУДЬБАХМемориальная доска в честь Адама Мицкевича В Евпатории выдающийся польский поэт Адам Мицкевич впервые в жизни увидел волшебную экзотику Востока. Город сравнительно недавно перешёл под власть Российской империи и ещё сохранял черты средневекового татарского поселения. Узкие извилистые улочки, в которых- легко заблудиться, приземистые домишки, которым по двести, а то и по триста лет, непонятный европейцу язык местных жителей. Повсюду в голубое небо устремлены минареты, с высоких балконов которых голосистые муэдзины созывают верующих в мечеть... Кажется, будто именно здесь, а не в далёкой Персии, были написаны знаменитые восточные сказки "Тысячи и одной ночи". 26-летний поэт вдыхал целебный воздух степного Крыма и упивался свободой. Ведь незадолго перед этим в городе Вильно (теперь Вильнюс, столица Литвы) он, преподаватель местной гимназии, был посажен в тюрьму - за участие в запрещённом властями студенческом кружке. Через полгода Мицкевича выпустили на поруки, но затем велели оставить Польшу и ехать в Петербург, в распоряжение министерства народного просвещения. Там ему предложили на выбор несколько гимназий в разных городах - он выбрал Ришельевскую в Одессе. Поэт купил волчью шубу и тёплое бельё. Три недели ехал по снегу на санях. В феврале 1825-го прибыл в "южную Пальмиру". 44-летний попечитель Одесского учебного округа граф Ян Витт заявил, что вакансий нет. Посоветовал ждать. Мицкевич поселился в здании гимназии, на углу Дерибасовской и Екатерининской улиц. Получал жалованье, но не преподавал. Посещал литературные салоны, раздавал автографы. Влюбился в 31-летнюю красавицу Каролину Собаньскую, правнучку французской королевы Марии Лещинской, и стал её любовником. Впрочем, она уже шесть лет была сожительницей графа Витта. Поэт, потеряв голову от страсти, посвятил Каролине стихотворение "О если б ты лишь день в душе моей была" - страстное любовное признание. В июне 1825 года унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка Иван Шервуд отправил в Петербург донос. В нём говорилось, что на юге империи существует тайное общество. Письмо попало в руки императора Александра I. Над Виттом нависла угроза, ведь кроме учебного округа он возглавлял также местную тайную полицию. Получалось, что граф прозевал у себя под носом заговор. Витт решил немедленно исправить положение - выявить бунтовщиков, а Мицкевича использовать как приманку. Он попросил свою сожительницу заманить поэта в Крым. Считал, что там, в горах, вдали от людских глаз, заговорщики наверняка попробуют выйти на связь с недавним узником. Расчетливая светская львица потребовала за услугу яхту. Витт купил. Судно назвали "Каролина". Собаньская показала яхту Мицкевичу и предложила совершить путешествие в Крым. А чтобы поэту не было скучно, пригласила в поездку своего старшего брата Генриха Ржевусского, литератора, которого позднее увенчают титулом "польский Александр Дюма". Для надзора за опальным поэтом Витт взял с собой агента тайной полиции Александра Бошняка. Его представил Мицкевичу натуралистом, специалистом по насекомым. Оставив одесский порт, яхта взяла курс на Евпаторию. Первое крымское впечатление - полуостров Тарханкут, который среди моряков приобрёл славу "мыса бурь". Мицкевич застал тут штиль. Со временем он написал сонет "Штиль. На высоте Тарханкут". Затем яхта попала в сильный шторм, длившийся двое суток. Волны отчаянно качали лёгкое судёнышко, едва не опрокинув его. В сонете "Буря" поэт запечатлел рискованную ситуацию, в которой оказались пассажиры "Каролины". В лохмотьях паруса, рёв бури, свист и мгла... Руль сломан, мачты треск, зловещий хрип насосов. Вот вырвало канат последний у матросов. Закат в крови померк, надежда умерла. Наконец, преодолев все преграды, путешественники ступили на евпаторийский берег. У кромки воды их встретил городской голова Хаджи-Ага Бабович, заранее предупреждённый о прибытии важных гостей из Одессы. Он окружил путников вниманием и заботой, пригласил в свою усадьбу "Ган-Яфа" на Караимской улице. Генрих Ржевусский вспоминал: "Восточный обед, которым нас угостили, приправленный милой душевностью доброго Бабовича, оригинальным обаянием его жены и дочек, сияющих красотой и алмазами, простодушной радостью этих девушек, а потому ещё, что мы были особенно голодны, показался нам превосходным. Огромные оплетённые жбаны со светло-розовым вином из его виноградника утолили нашу послеобеденную жажду". Затем Мицкевич и Ржевусский захотели осмотреть караимский храм. Бабович сообщил, что кенаса расположена в соседнем квартале, и взялся проводить их. По дороге друзья попросили своего провожатого научить их нескольким приветственным фразам на древнееврейском языке (на нём написаны священные книги караимов). Знакомясь со старшим газзаном (караимским священником) Иосифом-Соломоном Луцким, гости поздоровались по-древнееврейски. Газзан был тронут и в ответ произнес несколько фраз по-польски. Мицкевич и Ржевусский переглянулись. Невероятно! Каким образом обитатель маленького крымского городишка, где, кажется, никогда и не ступала нога поляка, мог научиться свободно разговаривать по-польски? Иосиф-Соломон объяснил, что родился неподалёку от Львова. В те времена Львовщина входила в состав Речи Посполитой, поэтому польский язык для него - один из языков детства. Далее выяснилось, что старший газзан интересуется польской литературой и немного знаком с творчеством Мицкевича. Известие о том, что в далёкой Евпатории, куда они доплыли с таким трудом, знают его стихи, потрясло поэта. Священнослужитель поинтересовался, кого из польских писателей Мицкевич считает своим учителем. "Станислава Трембецкого", - был ответ. Иосиф-Соломон сказал, что тоже очень любит этого поэта и даже перевёл на древнееврейский язык несколько его стихотворений. "И стали мы с ним, - писал Генрих Ржевусский о новом знакомом, - сердечными друзьями". Словом, Мицкевичу понравилась Евпатория. Правда, сам он, вслед за своими спутниками, называл её по-другому: Козлов. Это переиначенное на русский лад прежнее название города - Гезлёв. На следующий день путешественники разделились. Витт и Собаньская остались в Евпатории (чтобы не пугать заговорщиков, которые "выйдут" на Мицкевича), а поэт в приятном обществе Ржевусского и под неусыпным наблюдением Бошняка продолжил знакомство с Крымом. Троица села в кибитку, заранее приготовленную Бабовичем. Отъезд из города Мицкевич запечатлел в сонете "Вид гор из степей Козлова". Поэт побывал в Бахчисарае, бывшей столице Крымского ханства, где спал на диване последнего хана Шагин-Гирея и играл в шахматы с его бывшим ключником. Поднялся в караимский город-крепость Чуфут-Кале, побывал на Чатыр-Даге, посетил Алушту, с вершины Аю-Дага любовался морским прибоем. Затем путешественники вернулись в Евпаторию, откуда вся пятёрка на яхте поплыла в Одессу. По возвращении домой Собаньская охладела к Мицкевичу. Тем более, на горизонте появился новый ухажёр... Обиженный поэт откликнулся несколькими язвительными стихотворениями. В частности, писал: Пренебрегаешь мной! Уже погас твой пыл? Но он и не горел. Иль стала ты скромнее? Другим ты увлеклась. Ждёшь золота краснея? Но прежде я тебе за ласки не платил. Вскоре после завершения поездки Мицкевич заглянул в канцелярию Витта, чтобы узнать, когда же он сможет начать преподавание в Ришельевской гимназии. В приёмной увидел своего недавнего знакомого - "натуралиста" Бошняка. Правда, теперь на нём был полицейский мундир с орденами. "Да кто же, наконец, этот господин? - спросил потрясённый поэт у Витта. - Я полагал, что он занимается только ловлей мошек". Граф захохотал: "О да, он нам помогает в ловле мошек всякого рода". А что же, спросите, хитроумный план генерала? Он провалился. Члены тайного общества не пытались установить связь с поэтом. Чтобы оправдать потраченные на круиз деньги, Витт повернул дело так (и написал об этом в рапорте в Петербург), будто целью поездки была проверка, не связан ли Мицкевич с заговорщиками. И аттестовал вчерашнего арестанта как человека вполне благонадёжного. Такая характеристика пригодилась поэту. Его отозвали из Одессы и назначили чиновником в канцелярию московского генерал-губернатора Дмитрия Голицына. Впрочем, был у этой поездки и ещё один результат. Пожалуй, главный. Вдохновлённый увиденным, Мицкевич написал цикл "Крымские сонеты", ныне считающийся одним из шедевров мировой поэзии. Сборник с этим циклом был издан в Москве в декабре следующего 1826 года с авторским посвящением: "Товарищам путешествия по Крыму". Дом Хаджи-Ага Бабовича по Караимской улице, 53 сохранился до наших дней. На его фасаде в 2002 году установили мемориальную доску с надписью: "Здесь, в доме главы крымских караимов Хаджи Аги Бабовича, 27-28 июня (9 - 10 июля по н. ст.) 1825 года останавливался великий польский поэт Адам Мицкевич (1798-1855)". Вскоре это старинное здание, возраст которого превышает 200 лет, откроет новую страницу своей истории. В его стенах оживут тени тех, кто гостил здесь жарким летом 1825 года. Дом превратится в Музей Адама Мицкевича - первого выдающегося поэта, посетившего Евпаторию. к началу страницыИмператор Александр I в Евпатории В усадьбе евпаторийского городского головы Хаджи-Аги Бабовича "Ган-Яфа" побывало немало знаменитых людей. Но самым титулованным из них оказался царь Александр I, вошедший в историю как победитель французского диктатора Наполеона в войне 1812-1814 годов. Это был первый русский монарх, приехавший в Евпаторию, и второй, побывавший в Крыму. До него на полуостров приезжала только Екатерина II - бабушка Александра I. Летом 1787 года она решила осмотреть свои новые владения, в том числе и Крымский полуостров, присоединённый к Российской империи незадолго перед этим, в 1783 году. В сопровождении польского короля Станислава Августа, австрийского императора Иосифа II, французского посла графа Сегюра, князя Григория Потёмкина и многочисленной свиты царица побывала в Перекопе, Бахчисарае, Севастополе, Симферополе, Судаке, Старом Крыму и Феодосии. Крымский вояж Екатерины стал вехой и в истории Гезлёва, хотя сам город государыня не посещала. Зато она велела переименовать его в честь непобедимого царя Митридата VI Евпатора, который в древности контролировал все приморские города в Крыму. Говорят, императрица воскликнула, имея в виду Гезлёв: "Этот город подчинили себе Евпатор и я!". Так родилось новое название города - Евпатория. Александр I прибыл сюда 1 ноября 1825 года. Визит был обставлен достаточно скромно. Не было ни роскошной кареты, ни бесчисленной свиты, ни многословных приветствий при въезде в город, ни радостных горожан на улицах. Император приехал из Севастополя в дорожной коляске. Его сопровождали четверо: начальник Главного штаба генерал-адъютант И. Дибич, два врача - лейб-медик Я. Виллие и хирург Д. Тарасов, а также полковник Д. Соломка. Казалось, царь сделал всё, чтобы не привлекать излишнего внимания к своему приезду. Император побывал в караимских кенасах, ведь именно он в своё время разрешил отвести этот земельный участок под строительство молельного дома. Заинтересовавшись особенностями караимского вероучения, монарх долго беседовал со старшим газзаном (караимским священником) Иосифом-Соломоном Луцким. Затем, Приняв предложение городского головы Хаджи-Ага Бабовича, Александр Павлович отправился в его имение "Ган-Яфа" (ул. Караимская, 53), где отобедал и немного отдохнул. После трапезы император затронул тему, ради которой, видимо, и заехал в Евпаторию. Речь шла о судьбе баронессы Юлии фон Крюднер, с которой он когда-то был дружен. Царь знал, что его давняя знакомая провела в этом уездном городишке последние месяцы своей жизни и, видимо, надеялся узнать кое-какие подробности. Это была необычная женщина. В 1812 году, когда Наполеон напал на Россию, она предсказала скорое его падение. Когда же непобедимый француз действительно проиграл войну и был сослан на остров Эльба, баронесса предрекла, что он вскоре вернётся и начнётся новое кровопролитие, после чего установится прочный мир. Когда же и это пророчество в точности сбылось, Александр I захотел лично познакомиться с предсказательницей. Баронесса была представлена царю в июне 1815 года, между ними завязалась дружба. Они часто виделись и беседовали на религиозные темы. Правда, спустя три года монарх разочаровался в собеседнице и выслал её из Петербурга. Потом и вовсе потерял баронессу из виду. Под вечер высокий гость и сопровождавшая его четвёрка всадников выехали из Евпатории в направлении Таганрога. К сожалению, Хаджи-Ага Бабович не оставил воспоминаний о встрече с венценосным гостем, и мы никогда уже не узнаем, каково было самочувствие Александра I во время посещения Малого Иерусалима. Была ли у него, например, высокая температура? Казался ли он удручённым или, наоборот, выглядел бодро? Вопросы эти вовсе не праздные. Дело в том, что по официальной версии, за четыре дня до прибытия в Евпаторию царь сильно простудился - по пути в Балаклавский Георгиевский монастырь. Этот недуг, по утверждению придворных историков, и стал причиной его смерти, наступившей в Таганроге ровно через 19 дней после посещения Евпатории. Коль так, то в Малом Иерусалиме монарха должны были мучить признаки простуды. Однако, по воспоминаниям участников той поездки, Александр I не был болен. Он прекрасно себя чувствовал, много шутил и вообще не жаловался на здоровье. Более того, судя по всему, в Таганроге он... вовсе не умер. Здесь кроется великая загадка, не разгаданная до сих пор. Самодержец давно мечтал избавиться от угнетавших его обязанностей главы государства. Ещё в 1817 году, находясь в Киеве, он высказал совершенно крамольную по тем временам мысль о том, что государь должен управлять страной не пожизненно, а только до тех пор, пока ему позволяют силы. "А по прошествии этого срока он должен удалиться", - многозначительно добавил монарх. Спустя два года самодержец изумил своего младшего брата Николая, наследника престола, сообщив, что тот вскоре станет императором. "Что касается меня, - уточнил Александр I, - я решил сложить с себя мои обязанности и удалиться от мира". Весной 1825 года самодержец вновь заговорил о желании отречься от престола. "Я скоро переселюсь в Крым, - бросил он таинственную фразу, - буду жить частным человеком". Тогда же по настоянию царя был назначен настоятелем Георгиевского монастыря в Балаклаве митрополит Агафангел. Ему были пожалованы единовременное пособие в размере 5 тысяч рублей и годовой оклад в 2 тысячи - деньги не просто большие по тем временам, но огромные. Как далее выяснится, Агафангел, которого Александр I давно знал и которому полностью доверял, был направлен в отрезанный от остального мира монастырь вовсе не случайно. Этим назначением царь сделал рассчитанный на далекую перспективу шаг. 1 сентября 1825 года монарх выехал из Петербурга в Таганрог. Официальный предлог: его жене, императрице Елизавете, врачи порекомендовали провести зиму в теплом климате. Обычно перед дальними поездками царь, сопровождаемый свитой, присутствовал на напутственном молебне в Александро-Невской лавре. На сей раз всё было иначе. Александр Павлович отправился в Лавру посреди ночи, один. Войдя, велел наглухо запереть ворота. Вместо молебна митрополит Серафим по просьбе самодержца справил панихиду - службу по умершему. Этим император словно прощался с прежней своей жизнью, с прежним собой. На рассвете, покидая столицу, оп велел кучеру остановиться у городской заставы. Привстал в коляске, обернулся и перекрестил Петербург. По всему чувствовалось, что царь расстаётся со столицей навсегда. 13 сентября монарх уже был в Таганроге. В течение месяца там шли странные приготовления, смысл которых прояснится чуть позднее. 20 октября император отправился в Крым. Посетил Симферополь, Гурзуф, Никитский сад, Ореанду. Затем - Алупку, в те времена небольшое селение, недавно приобретённое генерал-губернатором Новороссийского края графом Михаилом Воронцовым. Знаменитого Алупкинского дворца, летней резиденции графа, тогда ещё не было. Хозяин принимал венценосного гостя в избе, до наших дней не сохранившейся. После длительного разговора за закрытыми дверями с графом Воронцовым - даже близкий к царю Дибич не был допущен в комнату, где проходила беседа - Александр I помчался в Балаклаву. У дороги, ведущей в Георгиевский монастырь, император велел сопровождавшим его лицам ехать в Севастополь, а сам пешком отправился в святую обитель. С настоятелем Агафангелом (тем самым, что недавно был сюда назначен по настоянию государя) он о чём-то разговаривал с глазу на глаз. Беседа длилась настолько долго, что свита начала беспокоиться. Если верить придворным историкам, именно во время посещения Георгиевского монастыря Александр I смертельно простудился. Однако врач Тарасов, описывая тот и последующие дни, вспоминал, что царь "ни мне, ни Виллие не жаловался на какое-либо расстройство о своём здоровье" и "казался совершенно здоровым, был весьма весел". Надо полагать, в Евпаторию он всё же приехал в добром здравии и прекрасном расположении духа. Уже 4 ноября император был в Мариуполе, а вечером следующего дня вернулся в Таганрог. И вдруг спустя две недели - ошеломившее всех сообщение о смерти царя в возрасте 48 лет. Свита императора, увидевшая государя уже лежащим в гробу, обратила внимание на то, что усопший не очень-то похож на себя. Тогда князь Пётр Волконский велел запаять гроб и больше его не открывать. В таком виде скончавшегося повезли в Петербург. Рассказывают, когда по требованию матери Александра I, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, гроб всё же открыли, она воскликнула: "Не он!" - и упала в обморок... Жителям столицы по личному распоряжению нового царя Николая I не стали показывать покойного. Его со всеми почестями похоронили в Петропавловском соборе, усыпальнице всех русских императоров. Однако по стране долго ещё бродили слухи о том, что в гроб положили кого-то другого, а сам государь сбежал. Когда в 1921 году, почти сто лет спустя, большевики в поисках царского золота вскрыли саркофаг Александра I, он оказался пуст. Осенью 1836 года, через 11 лет после таинственной смерти Александра I, в городе Красноуфимске Пермской губернии был задержан беспаспортный старик. Он ехал верхом, остановился у кузницы подковать лошадь. Назвался Фёдором Кузьмичом, выдавал себя за простолюдина, хотя по осанке и манерам было видно, что это непростой человек. На расспросы отвечал уклончиво, чем вызвал подозрение. Кузнец сообщил в полицию. На допросе задержанный заявил, что ничего о себе не помнит, а странствует, потому что хочет посмотреть мир. Дело рассматривалось в суде. Незнакомец заявил, что не назовёт своё настоящее имя даже под угрозой уголовного наказания. Подсудимого сослали в Сибирь. Он поселился в посёлке Краснореченского казённого винокуренного завода. В 1842-м перебрался в станицу Белоярскую, на окраине которой построил себе небольшой дом. Ходил по сёлам, учил крестьянских детей истории, географии. Взрослым много рассказывал о столичной жизни, о Кутузове и Суворове, о взятии Парижа во времена войны с Наполеоном. Люди удивлялись: откуда старик всё это знает? Очевидцы утверждали, что у Фёдора Кузьмича имелась бумага о бракосочетании Александра I с императрицей Елизаветой Алексеевной - причём не копия, а подлинник с надлежащими подписями и чёрной печатью. Кроме того, в его внешности многое напоминало императора - рост, некоторая сутуловатость, голубые глаза, глухота на одно ухо, манера держать руки на бёдрах, привычка принимать посторонних стоя, спиной к окну. Солдаты, когда-то воевавшие с Наполеоном под началом Александра I, опознали в сибирском старце исчезнувшего царя. Да ещё и припомнили, что у государя был камер-казак по фамилии Овчаров, всюду сопровождавший его с 1812 года. Звали его - Фёдор Кузьмич... Не его ли имя-отчество взял своим псевдонимом экс-император? В станицу Белоярскую прибыл священник Иван Александровский, высланный из Петербурга. Он узнал в загадочном старце Александра I. Утверждал, что не ошибся, поскольку в столице неоднократно видел императора. После этого Фёдор Кузьмич бежал. Жил в разных сёлах, постоянно менял место проживания. Когда пришло известие о смерти царя Николая I, отслужил панихиду и долго, со слезами на глазах, молился. Последние шесть лет обитал в маленькой келье в поместье купца Семёна Хромова, в четырёх верстах от Томска. За несколько дней до его смерти хозяин усадьбы, став на колени, спросил: "Молва носится, что ты, дедушка, ни кто иной, как Александр I, правда ли это?". Фёдор Кузьмич вздохнул: "Чудны дела твои, Господи... Нет тайны, которая бы не открылась. Хоть ты и знаешь, кто я, но ты меня не величь, схорони просто". В январе 1864 года таинственного старца предали земле на кладбище Томско-Богородицкого монастыря. Спустя 9 лет могилу посетил великий князь Алексей Александрович, а в 1891-м - наследник престола Николай Александрович (будущий император Николай II). Случайно ли такое внимание?.. Спустя столетие, в 1984 году, Фёдор Кузьмич был прославлен как местночтимый святой. А в 2001 году над его могилой воздвигнута часовня. Знаменитый писатель Лев Толстой склонялся к мысли, что Александр I действительно не умер в Таганроге и что загадочный сибирский старик - исчезнувший император. В 1905 году писатель начал работать над повестью "Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича", впервые опубликованной семь лет спустя... Кстати, известный философ Николай Бердяев считал версию о превращении Александра I в Фёдора Кузьмича "очень правдоподобной". Что же делал император-беглец после ноября 1825 года? Судя по всему, из Таганрога по уже знакомому маршруту он отправился в Крым, где надолго укрылся в Балаклавском Георгиевском монастыре. Вот о чём, по всей видимости, Александр I и договаривался с настоятелем Агафангелом в памятный день 27 октября 1825 года. Вероятно, в курсе его планов был и генерал-губернатор М. Воронцов, с которым накануне своего исчезновения царь совещался в Алупке за закрытыми дверями. Тогда Крым был территорией мало освоенной - горы, нехоженые тропы, необжитые места. Скрыться от посторонних глаз очень легко! Ну а если вдруг кто и обнаружит беглеца без документов, то дело "прикроет" фактический хозяин полуострова М. Воронцов. Не случайно же император говорил: "Я скоро переселюсь в Крым"... С такими мыслями - о скором побеге и начале нового этапа в своей жизни - приехал Александр I в Евпаторию 1 ноября 1825 года. Бывал ли он здесь позднее, уже отойдя от государственных дел? Как знать... В 1851 году караимская община увековечила память о пребывании Александра I. По улице Караимской, 68, на территории комплекса караимских кенас, был открыт памятник из белого мрамора, выполненный в стиле позднего ампира. Его украсили надписи на русском и караимском языках. Памятник сохранился до наших дней, однако при советской власти пропало навершие в виде бронзового двуглавого орла. Оно осталось лишь на старых фотографиях. Но и в нынешнем виде монумент производит впечатление. Многочисленные туристы, посещающие комплекс Евпаторийских караимских кенас, любят фотографироваться возле памятника, установленного в честь визита императора Александра I. к началу страницыВолшебный талисман поэта (о Пушкине) Один из самых известных портретов Александра Сергеевича Пушкина принадлежит кисти знаменитого художника Василия Тропинина. Поэт позировал ему во время одного из своих приездов в Москву. Но мало кто знает, что на этой картине есть любопытная деталь, имеющая прямое отношение к Евпатории. А точнее, к Малому Иерусалиму. Присмотритесь - правую руку Пушкин положил на столик поверх пачки белой бумаги. На указательном пальце видно кольцо, украшенное драгоценными камнями. А на большом - перстень с сердоликом. Вот о нём-то и пойдёт речь. Поэт был суеверен, имел несколько колец с самоцветами и верил в их магическую силу. Однако перстню с сердоликом Александр Сергеевич придавал особое значение, ведь это - подарок графини Елизаветы Воронцовой, в которую он был влюблён во время своей ссылки в Одессу. Перстень, который поэт считал своим главным талисманом и не снимал с руки до самой смерти, был привезён в "жемчужину у моря" из Евпатории. Усадьба Хаджи-Аги Бабовича "Ган-Яфа" по ул. Караимской, 53 - вот начало этого прелюбопытнейшего сюжета. Итак, осенью 1823 года евпаторийский городской голова Хаджи-Ага Бабович собирался в Одессу. Ему предстояла ответственная миссия - представиться Новороссийскому генерал-губернатору графу Михаилу Воронцову, недавно назначенному на этот пост. Утром в усадьбе "Ган-Яфа" царило оживление. Слуги сносили в коляску градоначальника большие и малые коробки, это были подарки и подношения, без которых в те времена не обходились подобные визиты. Была среди них и небольшая изящная шкатулка, аккуратно перевязанная шёлковой тесьмой. В ней лежали два старинных золотых перстня с резным восьмиугольным сердоликом. Один из них предназначался генерал-губернатору, другой - его супруге Елизавете Ксаверьевне. Воронцов любезно принял евпаторийского градоначальника, поблагодарил за дары, был, как всегда, безупречно вежлив. Гость, вручая перстни, не преминул заметить, что они изготовлены в знаменитом караимском городе-крепости Чуфут-Кале. Воронцов, конечно, и виду не подал, что творения средневековых ювелиров не произвели на него особого впечатления. Впоследствии он передал Елизавете Ксаверьевне не один перстень, а оба. Судя по всему, граф никак не прокомментировал жене происхождение этих старинных украшений. Во всяком случае, как показывают дальнейшие события, она не имела об этом представления. В конце 1823 года Воронцова познакомилась с Пушкиным. Поэт находился в Одессе не по своей воле. Формально его командировало сюда министерство иностранных дел, чиновником которого он был. Но фактически поэта просто удалили из Петербурга - император Александр I или кто-то из его окружения не простили Александру Сергеевичу эпиграммы на власть имущих. "Я жил тогда в Одессе пыльной", - вспоминал он впоследствии о своей ссылке. Пушкин мечтал вернуться в столицу, дважды писал прошения об отпуске - безрезультатно. Безысходность угнетала его. Поэт даже обдумывал план побега в Турцию на одном из кораблей, стоявших в Одесском порту. В письме к брату Льву, отправленном в начале января 1824 года, Александр Сергеевич намекнул о намерении "взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь". Пушкин писал тогда первую главу романа в стихах "Евгений Онегин". Вскоре на полях его рукописи всё чаще стали появляться портреты графини Воронцовой - поэт влюбился в жену своего шефа. Она ответила взаимностью. Это не укрылось от внимания графа. Через кого-то из подчинённых он передал Пушкину своё неудовольствие. Поэт сочинил насмешливые стихи о Воронцове и сделал так, чтобы они пошли "гулять" по всей Одессе. Отношения ссыльного поэта и всесильного генерал-губернатора начали стремительно портиться. Последней каплей стало предписание, полученное Пушкиным от Воронцова в середине мая 1824 года. Вот оно: "Состоящему в штате моём, коллегии иностранных дел коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употреблённые к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учинённые для этого уездными присутствиями. О всём, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне". Пушкин собирался отметить своё 25-летие (26 мая) в кругу одесских друзей. А потому счёл приказ своего шефа форменным издевательством. Он отказывался ехать. Знакомые поэта пытались переговорить с Воронцовым в надежде, что он отменит командировку, однако граф ничего и слышать не хотел. 22 мая Пушкин выехал из Одессы. Но вовсе не для того, чтобы собирать сведения о саранче. Ни в Херсон, ни в другие предписанные ему города Александр Сергеевич не поехал. Он свернул в имение своего знакомого Льва Добровольского, предводителя елизаветградского дворянства, и там прекрасно отметил юбилей, распивая венгерское вино и читая вслух первую главу "Евгения Онегина". Вернувшись в Одессу, Пушкин представил генерал-губернатору насмешливый отчёт о командировке: "Саранча летела, летела и села, всё съела и опять улетела". Возмущённый Воронцов отправил депешу министру иностранных дел графу Карлу Нессельроде с просьбой подыскать Пушкину другое место службы. Через несколько дней, 14 июня, генерал-губернатор в сопровождении жены и высшего одесского общества отправился на яхте в Гурзуф, где у него была дача. Пушкин приглашения не получил. Он был демонстративно оставлен в Одессе - дожидаться распоряжений министерства иностранных дел о его судьбе. Поэт времени зря не терял и работал над второй и третьей (любовными) главами "Евгения Онегина". 24 июля Елизавета Ксаверьевна вернулась в Одессу одна - гости остались в Крыму, а муж поехал в служебную командировку. Теперь никто и ничто не мешало им встречаться. И в самый разгар этой любовной идиллии из столицы пришло предписание: 30 июля Пушкину надлежит немедленно выехать в своё имение Михайловское. Прощаясь, Воронцова достала из шкатулки два одинаковых перстня с сердоликом. Один надела себе на палец, другой - Пушкину. Поэт запомнил её напутствие: "Сохрани мой талисман: В нём таинственная сила! Он тебе любовью дан". Александр Сер

24 янв 2016 в 12:10
Нравится 0
Написать сообщение …Загрузить файлы?

Участники (2)

Руководство